Да, врагов было вчетверо меньше, чем нас. Но я не обольщался на этот счёт — нас могли и смять… А если бы так не спешили отомстить за надругательство над начальственным хвостом, то достроили бы катапульты и вообще устроили бы нам весёлую жизнь.

Я посмотрел на ополченцев на стене и понял, что не я один так думаю. Страх — вот что я видел в глазах бойцов. Поражение за поражением, удар за ударом — и при виде вышронцев люди начинали испытывать страх. И именно он был нашим худшим врагом. Это для спортсменов, что раз за разом идут на соревнования и проигрывают, поражение — всего лишь стимул стать лучше. Они так воспитаны, их так настроили на тренировках… А у большинства людей с каждым новым проигрышем мотивация только падает.

В глазах проигравших, победитель с каждой новой победой выглядит всё страшнее и страшнее. Монголы сверкают красными глазами, а у их коней носом дым начинает идти, викингские шлемы обрастают рогами, а римляне вообще плодятся почкованием прямо в кельтских лесах… Человек не может взять и признать, что есть в мире кто-то многократно сильнее его самого. Слишком сильно это рушит картину мира… И вот тогда подсознание начинает врага демонизировать, что становится отличным оправданием для страха.

Вот и вышронцев начинали демонизировать — хотя это были обычные средневековые ящерицы (обычней некуда!): не слишком сильные, не слишком ловкие, не сильно умные и не отличающиеся особыми талантами. Проигрываешь им раз, два, три, четыре — а потом берёшь и начинаешь побеждать. Но ты попробуй сохранить настрой, когда противник уже кажется грозным посланцем непобедимого бога войны…

— Готовимся! — скомандовал своим Борборыч и поднял руку.

Расчёты остальных больших пушек тоже принялись целиться, и кто-нибудь из наших то и дело поднимал руку, передавая приказ. Внизу вышронцы, прикрывшись щитами, медленно приближались к стене. До них оставалось ещё метров сто пятьдесят, когда Борборыч резко махнул рукой. Один из его бойцов сунул палочку в стоящую рядом жаровню, полную углей, дождался, когда та загорится — и поднёс к фитилю. Пламя с шипением сгорающего пороха скрылось в отверстии. Я засунул в уши матерчатые затычки и открыл рот.

Грохот первого выстрела раскатился вдоль стены и над руинами города…

Зафиксирован штурм поселения.

Что это там бухнуло? Фейерверки?

Облако дыма закрыло от нас панораму наступающего неприятеля. Потом раскатисто плюнула огнём вторая пушка, а за ней третья, четвёртая… Невозможно было понять, попали ли наши пушкари или нет, но крики из-за стены и радостно вопящие ополченцы на стенах, от которых дымом не закрывало открывшуюся картину, намекали, что выстрелы были удачны…

Чтобы рассеяться, дыму понадобилось несколько секунд, а когда я снова выглянул за стену, то даже меня передёрнуло от увиденного. Десяток ящеров из первого ряда и ещё пару десятков из следующих не спасли даже их толстые щиты. Игра встроила и приняла механику пушечного выстрела, но и её условности не смогли нивелировать ужасный урон. Каменная галька — это не идеально круглые шарики. Галька ассиметрична и ведёт себя непредсказуемо — особенно, когда сталкивается с препятствием. И дел она натворила немало…

Раненые враги валялись на земле — одни были мертвы, а другие ещё выли от боли. Наша самопальная картечь перемешивала кость, мясо и сталь, проделывая в их телах огромные отверстия — которые вообще непонятно было, как лечить без помощи системы…

А для вышронцев всё выглядело ещё страшнее, ведь полёт картечин они увидеть не могли. Наверно, с их точки зрения, всё случилось так: на стене появился дым, прогремел гром, а потом бойцы в строю начали падать с ужасными дырками, из которых хлестала кровь… Магия чистой воды — и вот эту магию им надо было ещё осознать и переварить, прямо во время штурма. Вышронцы встали, как вкопанные. Наверно, впервые за всё время, проведённое на нашем мега-острове, они просто не знали, что делать.

Расчёт Борборыча закончил зарядку орудия — и снова принялся наводиться на врага. Снова заполыхал фитиль, и грохнул выстрел, отправляя смертоносный подарок ящерам. И вот новые враги валятся на землю замертво или с криками боли. Где-то вдалеке отвечает ещё одна пушка…

Столкнись я сейчас с врагом, которые садит по мне из танка, я бы, наверно, растерялся и быстро сбежал в поисках убежища. Именно это и подсказывал мне здравый смысл. Но вышронцы были гибче и легче относились к боли и смерти. Один рявкающий приказ их главного, подкреплённый рёвом рогов — и вся масса ящеров рванула вперёд, обезумевше визжа то ли от страха, то ли от переизбытка храбрости. И вот это был почти верный ход — если быстро бежать, пушки могут не успеть перезарядить.

Просто они не знали про восемьдесят метров… Я ткнул лучиной в фитиль и присел на колено между зубцами, удерживая пушку так, чтобы между дулом и выбранной группой, тащившей огромный таран, была прямая линия. Сорок выстрелов по всей стене прозвучали почти одновременно — в течение трех-четырёх секунд.

Впрочем, я был занят тем, что пытался не читать валящиеся в голову логи: нанесённый урон, критические повреждения, коэффициенты, поздравления и ехидные комментарии системы — всё это было лишним…

Когда дым рассеялся, то первых рядов нападающих больше не существовало. На таком расстоянии картечь с убийственной силой пробивала щиты, доспехи и тела, затем увязая в плотном строю врага, но каждая картечина отнимала по две-три жизни, продырявливая тела насквозь. Пусть разлёт уже был не такой широкий, зато просека в десяток-полтора метров — на глубину нескольких рядов — была сделана. Огромный таран, выпущенный из вышронских лап, с гулким ударом упал на торговую площадь. Опускались и поднятые в воздух лестницы, которые больше не могли держать оставшиеся враги. И пока выжившие вышронцы поднимали и подхватывали осадные орудия, наши большие пушки закончили зарядку одновременно с маленькими.

Залп был страшен. Если бы под него попал я, то наложил бы кучу и сдох от остановки сердца — даже если бы меня миновала картечь… Поэтому я решительно не понимал, как отчаянно визжащие враги взяли себя в руки и рванули дальше — хотя почти пять сотен их сородичей лежали на земле, а под ногами всё было красным от крови.

К тому моменту, когда я перезарядил пушку, лестницы уже приставили к стенам, и вверх карабкались первые враги. Я сунул пушку между зубцами, обращёнными к крепостной стене, постарался навестись так, чтобы не зацепить своих — и поджёг фитиль. В этот раз отдача кинула меня на пятую точку, потому что стрелять пришлось стоя, но десятки логов подсказывали: в кого-то я всё-таки точно попал.

И да… Выстрелом снесло почти всех штурмующих с трёх ближайших лестниц, а сами лестницы были выщерблены попаданием картечи. Я видел, как в окошко у самой земли высунулся бронзовый ствол, грозно рявкнул дымом — и несколько десятков врагов попадали на землю. Я видел, как Саша подошёл к парапету с горшком, у которого горлышко было залеплено глиной и наружу торчал горящий фитиль, подождал немного — и скинул его вниз, где раздавались гулкие удары тарана в наши ворота. Через секунду прозвучал взрыв — и все удары немедленно прекратились.

На стене уже вовсю кипел бой. Отдельные вышронцы умудрялись добраться до самого верха и кидались на ополченцев, как ополоумевшие…

— Дынев, ядро давай!.. — потребовал я, отбрасывая банник, который стремительно приходил в негодность. И через секунду получил один из пяти снарядов с ядром, а не картечью.

… Надо сказать, что после каждого выстрела пушка становилась горячей: нередко внутри ещё продолжали гореть остатки тростника, который использовался для снарядов. И хотя банник и был снабжён частой и жёсткой щетиной, она постепенно обгорала… Уже после второго выстрела я принялся предварительно шурудить рукоятью молота в стволе, чтобы загасить всё, что ещё могло гореть внутри.

Наведя пушку вдоль стены, я поджёг фитиль и выстрелил, снова с размаху усевшись на пятую точку. Зато дело было сделано — пять ближайших лестниц с громким треском отправились под стену, вместе с истошно вопящими ящерами. Повторный выстрел с другой стороны от ворот обезопасил целый участок стены — примерно сто метров длиной. Кажется, я начинал понимать, зачем были нужны башни и изгибы стен в крепостях эпохи пороха…